Из воспоминаний Асана Усеинова (записано в 1981г.), уроженца села Узунджи, бывшего Балаклавского района Крыма. А.Усеинов был призван на войну 22 июня 1941 года:

"После расформировки 9-й армии меня перевезли в Приморскую армию. Весной 1944 г. нас на баржах высадили с десантом близ Керчи. Я радовался, что освобождаю Родину. Мы закрепились на плацдарме, затем выбили немцев из района каменоломен и двинулись в сторону Феодосии. В эти дни резко изменилось ко мне отношение командира роты - капитана. Он начал придираться по мелочам. Приказал мне постричься, хотя волосы у меня были длинные. Я постригся под бокс. Но капитан, увидев меня, за невыполнение приказа постричься наголо - объявил мне 10 суток ареста. Я отсидел в деревне Янсала 10 суток на гауптвахте. После этого меня назначили дежурным по батальону. Только я сдал дежурство - за мной пришел связной с приказом явиться к начальнику штаба. Я отсидел, взял автомат. "Примите дежурство по батальону", - приказал начштаба. И я вновь заступил на дежурство.

       Майор по политчасти Еременко, увидев меня, сказал: "Смотри, сегодня ночью никуда из штаба не выходи". И пригрозил, положив руку на пистолет. Утром, часа в четыре, раздались крики: "Выходи, выходи быстрее!" Это пограничники НКВД выгоняли крымскотатарскую семью - старуху и девочку-подростка, которые жили по соседству со штабом. Услышав крики, шум, я вышел: творилось что-то ужасное. Наш народ грузили на заранее подготовленные военные машины и везли их в сторону Бахчисарая. Кто сопротивлялся, хватали за руки, за ноги и забрасывали в машины. После того, как всех увезли, скотина, оставшаяся без присмотра, еды, стала дико реветь. "Наши" солдаты начали взламывать двери, брать оставшиеся вещи и отправлять их посылками по почте к себе домой. Брали даже наволочки от подушек. Всё вокруг было полно пуха и перьев. К пчелиным ульям солдаты, надев противогазы, шли брать мед. Наши земляки во время оккупации спрятали от немцев ценные вещи, закопав их в огороде или сарае. Советские солдаты, вооружившись железными прутьями, находили эти тайники.  Ведь как радовался народ, что наши пришли.

     После 18 мая мне перестали доверять. В Севастополь не отправили. Я стал замечать, что за мной следят. Как-то меня вызвал старшина и сказал: "Берите продукты, вы поедете в другую часть, в артполк. С вами поедет попутчик брать пополнение". Я сдал автомат, а продукты не взял. Мой попутчик, старший сержант, привел меня в так называемый артполк, расположенный за Симферополем и огороженный колючей проволокой. Здесь мне дали новую одежду. В этом полку собрали со всего Крыма крымских татар, фронтовиков, 150-200 человек. На вышках "охраняли" вооруженные солдаты. У нас же ни у кого оружия не было. Здесь находилось не мало офицеров - крымских татар и несколько медсестер. Однажды ночью всех погрузили на машины и привезли в Симферополь, где нас оцепили "зеленые фуражки". Всю ночь мы простояли. Утром приказали построиться по четыре и идти к вокзалу. Строй вели наши, но по краям с автоматами шли "зеленые фуражки". На вокзале подали команду - "Смирно!" К нам вышел генерал. Мы не дали ему говорить, стали кричать, чтобы убрали оцепление. Генерал дал команду убрать и спросил: "Вам известно, куда вы едете?". "Нет, не знаем", ответили мы. Он обратился к нам следующими словами: "Ваши семьи находятся в Средней Азии. Простите, у нас не было возможности разобраться с ними. Вы сейчас без всякой охраны поедете в Узбекистан. Ваши находятся в очень тяжелом положении. Прошу не задерживаться в дороге и, найдя свои семьи, оказать им необходимую помощь".

     Я полтора месяца искал свою семью. И, наконец, нашел в Самарканде. Они ютились в сарае. В это время от голода, болезней, морального потрясения умерло очень много людей. Иногда даже некому было убирать трупы".

                             Из воспоминаний В. Круглова, жителя Новороссийска:

      "С 1938 по 1960 год я проживал в Ташкентской области, в городе Чирчик, станция Боз-Су. Когда началась война, мне было 10 лет. Тяжелое было время. Хлеб по карточкам давали по 200-300 граммов на иждивенца. И еще давали половник баланды, тоже по карточкам. А баланда состояла из муки и воды. Но, несмотря на это, работали и учились все с энтузиазмом, потому что верили в победу над врагом.

       В 1944 году по радио и из газет стало известно, что, мол, крымские татары - изменники Родины, и их будут выселять. И настал день когда, узнали о том, что уже их загнали в товарные вагоны, теплушки и гонят сюда, в Среднюю Азию, на постоянное поселение. Люди возмущались, негодовали, ждали встречи с первыми эшелонами, стали заранее готовиться. На станции в очередях за баландой, за хлебом, на улицах, на производстве и в школах только и было разговоров: "Вот едут, татары крымские, предатели Родины, мы их встретим тут как положено. Мы им покажем, как Родине изменять и людей убивать". Короче, готовились кто как мог. Вооружались, одним словом. Кто с ружьем, кто с топором, кто с дубинкой, кто с арматурой. А мы пацаны, приготовили заранее кучи камней.

       Подъехал, наконец, долгожданный первый эшелон. Состав остановился на перроне. Все притихли. И вот сопровождающий открыл дверь, и весь народ подался вперед - каждый со своим "оружием".

       То, что предстало перед нашими глазами, описать сразу нельзя. Этого я до сих пор забыть не могу! Эти глаза, эти лица, эти живые трупы, смотревшие на нас из товарных вагонов, еле приподнявшись от пола на руках. Эти полуживые люди и сейчас у меня перед глазами. И всегда они, всю мою жизнь встают предо мною, когда я смотрю на крымских татар пожилого возраста. Мне кажется, что именно их видел я тогда на перроне.

       Нам стало стыдно перед собой и перед ними в особенности. Мужчины и женщины стали заглядывать внутрь вагонов, ища там глазами "предателей Родины". То есть искали мужчин, а их не было. Не было среди живых трупов ни одного мужчины призывного возраста. Лишь глубокие старцы и старушки, женщины и дети малые, допризывники-подростки.

       Мы стали прятать за спины "оружие", бочком отходя от вагонов к палисаднику, бросали его там за бетонный забор. И, "разоружившись", подходили к вагонам снова. Настолько это зрелище было ошеломляющим для нас - жителей тыла, которые в глаза войны не видели, а увидели жертвы войны - людей, целый народ. На полу в вагонах едва шевелились люди. Приподнявшись на руках, они просили воды: "Сув!"  Не помню точно, долго ли продолжалось это оцепенение душ и тел наших. Но как-то внезапно из груди недавно воинственно настроенных женщин и мужчин гулко вырвался не стон, не то вздох: "О-о-о-ох!"

      Люди на перроне засуетились. Кто-то куда-то побежал, кто-то вплотную подошел к вагонам и начал завязывать разговор: "Кто вы и откуда? И кто с вами так поступил? И за что? Где ваши мужчины?".

      Вопросов было много, я не всё тогда понимал. Но понял основное: народ поверил "предателям" и понял, что они не виноваты. И люди, будучи сами голодные, поделились куском хлеба и водой".