Ты здесь, внучок? Поближе подойди.
Подняться не могу. Все злее боль в груди.
В паучьем скособоченном углу,
Уставясь в никуда, часами ты сидишь, 
Мой повзрослевший от невзгод малыш.
Сидишь, не отгоняя даже мух,
Жужжанием бередящих душу, слух.
Сидишь средь глинобитных стен,
Забравших в плен
Твой звонкий голосок.
А ведь совсем недавно
Перебирал ты камушки рябые,
И серые и голубые,
Что я тебе с прибрежья приносил,
Когда из сада шел, где с самого восхода
Деревья подрезал, траву косил.
Как были счастливы мы оба!
Был день высок и небосвод сиял...
Лужайку помнишь с ледяным ручьем, 
Где ты с ягнятами скакал
Под солнцем и дождем,
Где рвал цветы, что пахли пряно?..
Увы, твое осиротело детство рано.
Нет ни лужайки, ни игрушек, ни ягнят.
Лишь мухи... мухи неуемные гудят.
А там, где ты гулял,
В прекрасном розовом краю
Другие малыши стрекозами летают
И плещутся в ручье, и радостно ныряют,
А перед сном свой смех кладут у изголовья.
Дай Бог им тоже счастья и здоровья...
Прости, малыш, мне стон невольный.
Невыносимо больно!
Ты встал? Поближе подойди, 
Присядь на край козлиной шкуры.
Клянусь, в ней блох и вшей не больше,
Чем у тебя в углу.
Сегодня ночью 
Увидишь ты, мой мальчик, смерть воочью.
Мне в изголовье телогрейку подложи,
Сдави ладошками виски,
Держи мне голову, держи.
Ну, а теперь гляди, глади в мои зрачки. 
Ты видишь в них долину нашу, горы? 
Аул, разбросанный среди садов,
И россыпь золотистую плодов, 
И волны цвета изумруда?
Скажи, ты видишь это чудо? 
Ты вздрогнул, рукою вытер мой вспотевший лоб,
Я чувствую души твоей озноб. 
А я ведь зубы сжал, чтоб стон 
Не вылетел на волю. Но, видно, сил уж нет. 
Полуденного солнца черный свет
Слепит меня сквозь мутное стекло. 
Как странно: солнце есть, 
Но где его тепло?
В ушах моих расплавленный свинец.
Смерть у порога, близится конец...
Уже не слышу я ни плача твоего,
Ни мух надсадного жужжанья... 
Теперь попробую унять 
Предательскую дрожь
И сердца маятник немного успокоить. 
А ты читай, читай мои глаза,
В них только правда. Лишь она одна... 
Ах, жить так хочется — ведь я еще не стар. 
Но мой колодец вычерпан до дна. 
И не моя, внучок, вина, 
Что все так вышло страшно. 
Три месяца мы здесь. Но эти девяносто дней
Состарили меня сильней, 
Чем девяносто лет. 
Я выдохся, стал немощен и сед. 
За что мы тут? Не спрашивай, не знаю. 
Считай, что это рок.
Кто мы теперь? Никто, живущие в Нигде.
Волной беды прибило нас к беде. 
Я мог бы долго жить в родном краю, 
Следя, как ты становишься джигитом
С открытым сердцем и лицом открытым... 
Внучок, куда ты? Погоди!
Решил позвать соседей? Не зови...
Ты вспомни их брезгливое презренье,
С каким нас встретили и свысока, как в рай,
Вселяли в этот занавоженный сарай,
Как скот, которому как милость дали
Хлеб из тоски и воду из печали.
Но на соседей не таи обиды:
За день до нас здесь побывал
Большой начальник местный,
Он им сказал
Что я, старик, и ты ребенок, — 
Предатели с пеленок,
И потому якшались мы с врагом,
И предавали их отцов и сыновей 
Из-за врожденной подлости своей.
Но мы с тобою знаем: это ложь.
И ею многих опоили, как дурманом.
Но ты, я в это верю, доживешь
До дней таких, когда обманом
Ужасным назовут весь этот бред.
И тот, кто нас не знал, и наш сосед
Прозреют и поймут:
Преступники не мы, 
А те, кто с умыслом народу лгали...
Пока же будешь есть свой горький хлеб печали
И запивать его водой-тоской,
Мой мальчик дорогой...
Ты тормошишь в отчаянье немом
Меня, полуживого,
И замираешь, и целуешь снова.
Увы, мне не помочь,
Истлела жизни нить, 
Я скоро кану в ночь, 
Где мне навеки быть.
Немеют руки, ноги, 
Готово все к неведомой дороге...
Прости меня, внучок,
Я, грешный, лгал тебе, что живы
Родители твои и скоро их увидишь, 
И потому не надо горевать.
Но разве мог я несмышленому сказать,
Что их уж нет давно — погибли оба
На той войне. Еще там длится брань...
Прими достойно весть. 
И взрослым стань. 
И в жизнь войди джигитом, 
С открытым сердцем и лицом открытым... 
Знай: трудным будет путь.
Шагая по нему, не позабудь
Как нарекли тебя, шаин*. 
О господи, хотя б мой младший сын
Вернулся с фронта!
Он будет звать тебя на тысячах дорог.
Но если имя ты свое забудешь, 
То не откликнешься и пропадешь, 
И станешь самого себя стыдиться, 
В конце концов, поверишь в ложь, 
Которую про нас с тобою сочинили. 
И тяжко станет мне лежать в могиле... 
Дыхание слабеет... 
Сожми ладонь мою покрепче...
Как сладок воздух... как желанен свет...
Внучок, последний мой завет:
Не позволяй жужжащим этим тварям
Гулять по влажному стеклу
Моих застывших глаз
И по губам остылым.
Ну вот и все.
Последний вздох угас.
Как горько умирать в краю немилом,
Где даже у небес другая синь!..
Прощай...
Аминь.